Красотища, солнце, ветерок, и комаров почти нет. Дядя Саша скомандовал нашей экспедиции двигаться вперед, махнув направление рукой. До реки оказалось метров триста лесом, воды мало, да и она как слеза, на дне все видно. Я еще тогда подумал, какая, блин, тут рыба, если все видать. Однако когда полез в брод, еле- еле разогнутых бродней хватило.
Димка шёл за мной с таким малюськой рюкзаком и еще зачерпнул. Я стал над ним смеяться. На противоположном берегу, он спокойно предложил мне поменяться рюкзаками. Я подхватил его ношу снизу и чуть …..
- У тя что там?
- Консервы, вишь, отец мне все сложил.
Более маленького и тяжелого рюкзака я больше не поднимал. Как его Димка, вооще, пёр до меня, до сих пор загадкой остается.
Избушка была небольшой и уютная, справа печка, слева столик, прямо нары. Нас пятеро +плюс двое экспедиционных рабочих, уже живущих здесь. Стояла она в сказке. Перед ней полянка, дальше метра три спуск к излучине чистейшей реки Кисема. На излучине ямы, дна не видать. Что-то внизу сизое и бездонное, к краям дно начинало просматриваться. У самой травки бродили косяки мелкой рыбешки, как я потом узнал гальюна или мейвы по местному. Дядя Саша рассказал, что жители деревень её ловят ведрами и солят в бочках, не чистя. Лучшей закуски не найти! Закуска меня тогда не интересовала. Вот лесничий рассказал, что в реке водится такая рыба - зовется хариус, она очень крупная и сильная, и поймать её очень сложно. И у него есть муха из медвежьей шкуры с четверником и что, мол, на такую муху рыба точно будет клевать, потому что медведь. Такое объяснение меня покорило на раз, и я весь проникся желанием поймать эту чудную рыбу, особо, если мне ту муху дадут попробовать.
Дядя Саша же был другого мнения. По его плану мы должны были идти километр от избы до Ольхозера, ручей из которого впадал много выше избы в речку Кисема. В Ольхозере, по его уверениям, водилась полукилограммовая сорога, наловить её ведро, потом засолить и навялить – настоящая задача экспедиции. Сорогу я уже ловил на Лекшмозере, даже Язей. И все ж такая крупная, я тож согласился с Дядей Сашей.
Мы пообедали.
Взяли удочки. Тогда я уже имел телескоп. Первый советский телескоп, длиной пять метров, без колец. И всё же это была вещь, остальные вооружились вырезанными удилищами, взяли одну, имеющуюся у нас на всех резиновую лодку и пошли на озеро.
На озере дядя Саша с Димкой поехали на резинке ловить в противоположный конец, как водится, чем дальше, тем крупнее. Мы с Сергеем отчалили на огромном плоту от берега. И встали у края кувшинки. Клевать стало сразу. Как только закинешь, поплавок вздрагивал, шел в сторону и начинал тонуть. Воображение рисовало огромную сорогу. На поверхность один за другим вылетали угольки-окунь с четверть и чуть больше. Вот не задача. В конце концов, я исхитрился закинуть наживку подалече от плота, поплавок выполнил всю туже операцию, подсечка. Удилище изогнулась, рыба же появляться на поверхность никак не хотела. Повел в сторону, двинулась, ближе к плоту, в темной воде мелькнул серебристый бок огромной рыбины. Тяну ближе и понимаю, что на край то плота мне не встать, иначе, капец, булькнем в воду вместе с Серегой. Что есть силы, тяну рыбину из воды. Показывается голова огромадной сороги и волоком наполовину в воде несется ко мне. Ходом рыбина вылетает на плот. Тут я её накрываю сверху. Повезло, что в этом месте плота бревна довольно близко прилегали друг к другу. От она у меня в руках! Заповедная сорожина озере Ольх!
Стало вечереть. Подъехали дядя Саша с Димкой у них один обрыв, похоже, щука схватила червя и ни одной сорожины. Вот так бывает. Решили собираться домой, ой, уже изба стала домом. Так быстро в лесу это случается. Только пришел к избушке, расположился и будто сроднился с ней. Уже дом. На завтра же еще раз прийти попытать счастья.
Вечером уха. Костер и глаза уже слипаются. Просушить сапоги и спать, спать. Ложусь куда-то в серединку и моментально засыпаю.
Ночью от жары проснулся. Мож даже не от жары, от чувства переполнившего меня счастья. Сквозь блуждающий сон чего-то начинаю пужаться. За окошком избушки темноты и на улице какой-то шум. Справа избы, кто-т пилит, слева кто- рубит. Страху натерпелся. Потом думаю, да у меня с каждой стороны по три человека спят. И чего боятся. Под такие мысли опять уснул. Утром никто не будит, тольк дверца в избушке хлоп-хлоп. Кто вышел, кто зашел, кто чего забыл, не одел иль еще чего. Так постепенно и вылетаешь со сна и как вспомнишь, где ты и что сейчас, да на рыбалку, сон как рукой скидает.
Сажусь на нары, медленно начинаю искать свою вчерашнюю одежду, мотаю портянки, натягиваю сапоги, слышу:
- Ну, мужики Вы вчера и храпанули, и слева и справа. Ну, громко у Вас получается. Тут тольк до меня доходит что рубка и пилка леса у стен избы – был исполинский мужской храп!
Завтракаем кашей и опять на озеро. Солнце уже высоко. Дело к полудню. Клев никакой. Даже окунь и тот зашухерился от солнца в тенек. Каждого выманивать нужа. Рыбалка заканчивается все общим купанием, одежда успевает промокнуть. Так наплюхавшись в полусырой одежде все довольные и без рыбы возвращаемся часам к шести к избушке.
Мужики начинают ладить плот. Завтра отчаливаем на сплав.
Я же беру удочку и иду по тропе, которая срезает излучину реки выше по течению. Там тож яма и по рассказам, хариусы огромные попадают. Выхожу на берег. Все видно насквозь. Будто вода в речке отсутствует. Глубина уходит под углом градусов сорок пять. На дне лежат различные коряги. Рыбы не видать. Разматываю удочку. У меня вместо крючка мормышка привязана. Наживляю червя, закидываю. Не клюет. Да и кто тут клюнет, я ж своего червя, как на ладони вижу. Рядом стоит на рогатульке удочка лесничего, снаряженная медвежьей мухой. Беру его удочку, свою закидываю на рогатульку. Подхожу к впадению в яму сильного течения. Бросаю туда муху. Раз не клюёт, два не клюёт. Потом кто-то хватаем муху, и тянет в глубину. Муха будто исчезает в прозрачной, чуть колеблющейся течением воде. Пытаюсь её освободить. Упирается. Тащу на себя настойчиво. Ух, ты над водой приподнимается серебристая вытянутая рыба, срывается и падает в речку. Неужели это хариус. Эх, как жаль! Ушёл!